Страстная седмица. Каждый ее день наполнен особым смыслом; богослужения ее незабываемы и незаменимы для нас ничем. О том, что будет происходить в храмах в эти дни, рассказывает Алексей Сергеевич Кашкин – кандидат богословия, преподаватель и заведующий кафедрой библеистики Саратовской православной духовной семинарии, автор учебного пособия для семинарий «Устав православного богослужения». Вопросы Алексею Кашкину задавала журналист Марина Бирюкова

—Алексей Сергеевич, как и когда сложилось богослужение главной седмицы года?

— Воспоминания последних трех дней Страстной седмицы — Четвертка, Пятка и Субботы — сформировались еще в древности, во втором и третьем веках, практически одновременно с установлением традиции празднования Пасхи, с которой они неразрывно связаны, к которой они нас готовят. А вот богослужение первых трех дней сложилось гораздо позже. Однако в VIII веке эти дни уже праздновались, и гимнописцы VIII века преподобные Косма Маюмский и Иоанн Дамаскин уже сложили свои песни для этих дней богослужебного года.

— О Великих Понедельнике, Вторнике и Среде мы думаем гораздо меньше, чем о завершающих Страстную седмицу днях, и в храме в эти первые три дня бываем реже… В чем особенность богослужения этих дней, о чем оно призвано нам напомнить?

— Первые три дня богослужение совершается еще по великопостному чину: мы читаем и поем о покаянии, творим земные поклоны. Однако в богослужении этих дней есть особенности, характерные для всей Страстной седмицы. Появляется особая торжественность, хотя еще сдержанная. Все эти три дня на утрене читается Евангелие, совершается Литургия Преждеосвященных Даров. В Великую Среду на изобразительных (изобразительны — это краткое богослужение, которым завершаются часы и за которым следует Литургия Преждеосвященных Даров) совершается Чин прощения — за грехи, «соделанные во всей Святей Четыредесятнице». Это последнее великопостное богослужение. Читать далее Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе…

Устала от поста. Ничего — неделя осталась. Лазарева суббота сегодня, а завтра — Вербное воскресенье. Какая весна холодная. Небо в тучах, лужи, грачи орут. Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной. Книга пророка Захарии, 9, 9. Где бы вербочек достать. Ага, вон на скамейке тетка с красным ведерком, пучок — пятьдесят рублей.
Почему мы так любим эти веточки с мохнатыми серыми шариками? Потому что они символизируют те самые вайи, пальмовые ветви, коими приветствовали Христа? Вряд ли. Мы вообще очень любим в Церкви предметы, вещественные знаки веры. Записки, свечки — как это, прийти в церковь да свечку не зажечь? Или масло на полиелее. Или вот эти вербочки. Все это помогает нам, дает возможность внешнего движения — взять, прийти, поставить — которым мы компенсируем недостаток движения внутреннего, духовного. Простой предмет, простое действие занимает нас и удерживает наше внимание тогда, когда у нас не хватает сил удержать его иначе; когда нам слишком трудно постичь богослужение и участвовать в нем.
Кроме того, мы любим обычай, традицию. Традиция дает чувство принадлежности к народу, к культуре и поддерживает нас — там, где мы сами себя поддержать не можем.

Нет, я не хочу сказать, что это все не нужно — свечки, вербочки. Это очень нужно на самом деле. И по вышеназванным причинам — куда денешься, немощные наши души нуждаются в костылях. И потому еще, что вот эти вербочки, к примеру, они дают нам чувство присутствия Божиего в мире, в природе и чувство милости Божией к миру тоже. Это нужно! Просто этого недостаточно. Читать далее Самое скорбное из ликований